евгениальная детка (kemlivaja)
ПЕРЕВЕДИ МЕНЯ.
марина, милая, а вот и я,
а вот и ты,
а вот и мы — смотри, стоим тут под дождем в дурацких шапках;
ты ешь карамельное яблоко, оно пачкает лицо и пальцы, противно липнет к темным волосам, но ты доедаешь его из упрямства и тянешь меня к окошку с глинтвейном. мы берем кружки из рук румяной фрау — от кружек валит пар, глинтвейн бьет по темени и ногам, над головой мигают гирлянды, у тебя блестят глаза, а я думаю, что мы целый день ничего не ели, не считая приторного яблока, и что легко могу представить тебя в старости, потому что легко представляю старость с тобой. мы идем к площади на звуки волынки, за углом взрываются шутихи, ты закрываешь руками уши, и тут уже я тяну тебя за локоть — в обход толпы, мимо светящихся лавок, сытых собак и дымящихся жаровен.
мы долго блуждаем по дождю, ты хочешь стрелять в тире, каштанов, кошмарный елочный шар, а я не могу тебе ни в чем отказать, и мы стреляем, едим, кладем в твой рюкзак сверток, замотанный картоном и бечевкой (осторожно — чтобы не разбить его и не помять ноты), заходим в тесный двор, где тут же налетаем на шатер со звездами на потертом пологе, я спрашиваю — хочешь, погадаем? ты киваешь, и мы становимся за хихикающими старшеклассницами в порванных колготках. через пять минут они выходят — теперь уже с хохотом, я беру тебя за руку и завожу в шатер, в котором пахнет табаком и почему-то мылом. за столом сидит носатая цыганка в застиранной чалме и устало смотрит на нас. дай ей руку, перевожу я, ты недоверчиво смотришь на меня, но все-таки протягиваешь ладонь. цыганка водит по ней узловатым пальцем и заводит свою хриплую пластинку о дорогах, нехороших глазах и казенных домах, напирая на раскатистую R, затем спотыкается об одну из тонких линий твоей ладони и говорит что-то совсем уже невозможное.
— что она говорит? спрашиваешь ты. — я не понимаю ни слова.
я думаю немного и говорю:
— она говорит, что ты станешь известным музыкантом.
ты смотришь на меня с недоверием.
— она говорит, что ты будешь много ездить по свету, у тебя будет большой дом и трое детей. возможно, несколько собак, но это пока уточняется.
ты смеешься.
— она говорит, что ты скоро выйдешь замуж.
цыганка строго смотрит на меня.
— она говорит, что в сорок лет тебе нужно будет поаккуратней с булочками.
ты больно бьешь меня кулаком в плечо. цыганка замолкает и смотрит в стол.
тогда я быстро протягиваю ей свою ладонь, она щекотно гладит ее толстым ногтем, поднимает на меня темные глаза, смотрит с жалостью и бросает несколько жестких фраз. я молча кладу на стол монету и вывожу тебя на улицу.
— а сейчас? что она сказала? — спрашиваешь ты, а я говорю: — ничего такого, обычную чушь о казенных домах.
мы проходим мимо фруктовой лавки, веселый турок насыпает нам мешок мандаринов с зелеными боками, и я провожаю тебя домой, а потом долго иду к себе, пока не заканчиваются мандарины, оставляю за собой след из оранжевых корок, падающих на мокрую мостовую, надеясь, что утром найду по ним дорогу к тебе, чтобы сказать — привет, я вчера пошутил, я тебя люблю, но я не смогу и просто скажу — привет, я тебя люблю;
ты станешь известным музыкантом, тут можно было не ходить к гадалке, у нас будет дом, трое детей и два ленивых пса, которые тебя переживут — хотя это невозможно пережить, я до сих пор не знаю, как. я часто прихожу в кафе на площади, где ты в тот день (первый из наших многих) стреляла по бумажным снежинкам, сажусь за стол, беру кофе и плетенку с марципаном, которую ты обычно заказывала, гляжу в окно, пытаясь высмотреть твою тонкую фигуру, которую так и не удалось испортить всем булкам этого города,
и думаю, что хотя бы тут она ошиблась.
_______
отсюдова
txt-me.livejournal.com/454834.html
