Осиная фабрика (Иэн Бэнкс)

Navalmoral

Navalmoral

Корифей
Думаю, это самая известная книга Бэнкса.

" /.../ Я полагаю, моему отцу около сорока пяти, хотя иногда он выглядит гораздо старше, а иногда я думаю, он может быть немного младше. Он не скажет мне свой настоящий возраст, поэтому по моей оценке ему сорок пять, если судить по его внешнему виду.

- Какая высота стола? - внезапно спросил он, только я собрался пойти к хлебнице за куском хлеба вытереть мою тарелку. Я обернулся и посмотрел на него, не понимая, почему он задал такой простой вопрос:

- Тридцать дюймов, - сказал я и взял корку из хлебницы.
- Не правильно, - сказал он с довольной улыбкой. - Два фута и шесть
дюймов

<В футе двенадцать дюймов. - Здесь и далее прим. переводчика>.

Я нахмурился и потряс головой, вытер коричневый ободок супа с тарелки. Было время, когда я по-настоящему боялся таких идиотских вопросов, но теперь я знал высоту, ширину, длину, площадь и объем почти любой части дома и всего, что в нем находится и научился не обращать внимание на одержимость отца. Иногда становится стыдно, например, когда у нас гости, даже если они наши родственники и должны знать, чего можно ожидать. Представляю их, сидящих скорее всего в столовой и думающих о том, собирается ли отец дать им хоть чего-нибудь поесть или он ограничится импровизированной лекцией о раке прямой кишки или глистах, а тут отец подсаживается к кому-нибудь, оглядывается по сторонам, чтобы убедиться во всеобщем внимании, а потом
заговорщитским театральным шепотом говорит:

- Видите эту дверь? Она восемьдесят пять дюймов по диагонали, - потом он подмигивает и уходит или отодвигается на свое место с невозмутимым видом.

С тех пор как я себя помню, в доме всегда было полно самоклеющихся кусочков белой бумаги, покрытых аккуратными надписями черной шариковой ручкой. Прикрепленные к ножкам стульев, краям ковриков, дну кувшинов, антеннам радио, дверям шкафов, изголовьям кроватей, экранам телевизоров, ручкам кастрюль и сковородок, они сообщают цифру, соответствующую части объекта, к которому прикреплены. Даже к листьям растений прикреплены бумажки, подписанные карандашом. Однажды, когда я был еще маленьким, я обошел весь дом, обрывая стикеры; я получил ремнем и два дня был под арестом в своей комнате. Позже отец решил, что мне для формирования характера было бы полезным знать все эти цифры и потому мне пришлось часами сидеть над
Книгой Измерений (огромной штукой с отдельными листами, на которых информация с маленьких стикеров была аккуратно сгруппирована соответственно комнате и категории объекта) или ходить по дому с блокнотом и делать собственные записи. Все это было дополнительно к обычным урокам по математике, истории и так далее, которые поводил со мной отец. Это не оставляло времени на игры, и я сильно не любил учить все эти цифры. В то время была Война, кажется, между Мидиями и Мертвыми Мухами, и пока я сидел в библиотеке, уставясь в книгу и пытаясь держать глаза открытыми, запоминая чертовски глупую Имперскую систему измерений, холодный ветер нес мои армии мух над половиной острова, а море сначала затапливало раковины мидий, а затем покрывало их песком. К счастью, отец утомился от своего грандиозного плана и удовлетворился внезапными вопросами относительно вместимости в пинтах подставки для зонтов или общей площади в акрах всех висящих в доме
занавесок.

- Я больше не буду отвечать на твои вопросы, - сказал ему я, относя тарелку в раковину. - Нам давно нужно было перейти на Метрическую систему.

Отец хмыкнул и осушил свой стакан:

- Гектары и тому подобная чушь. Ни в коем случае. Основано на величине земного шара. Ты и сам знаешь, какой это все нонсенс.

Я вздохнул и взял яблоко из миски на подоконнике. Отец однажды убедил меня в том, что земля имеет форму ленты Мебиуса, а не шара. Он по-прежнему настаивает на своей убежденности и с большой помпой отправляет рукопись в лондонское издательство, пытаясь заставить их опубликовать книгу с подробным изложением своих взглядов, но я знаю, что он опять развлекается и получает удовольствие от своего ошеломленного неверия и справедливого гнева, когда рукопись возвращают. Это происходит в среднем раз в три месяца, и сомневаюсь, что жизнь доставляла бы ему столько удовольствия без такого рода ритуала. В любом случае, это одни из его аргументов против перевода его глупых измерений в метрическую систему, хотя на самом деле он просто
ленится. /.../ "
 
Левитикус, человек, умственные способности которого были такой крупнокалиберной глупости, что она вероятно была бы улучшена наступлением старческого маразма, уехал из Шотландии поскольку консерваторы не отменили социалистические реформы предшествующего лейбористского правительства: железные дороги национализированы, рабочий класс размножается как мухи, государственное здравоохранение препятствует естественной смерти от болезней, государственные шахты... невозможно терпеть. Я читал письма, которые он писал моему отцу. Левитикус был счастлив в другой стране, хотя вокруг было много черных.

Однажды Левитикус проходил мимо полицейского управления в Йоханнесбурге, и шел по тротуару после похода за покупками, когда сумасшедший черный прыгнул с крыши и сорвал все свои ногти по пути вниз. Он упал и смертельно ударил моего невинного и несчастного дядю, последними словами которого были: "Боже, эти сволочи научились летать...".
 
С десяти лет я думал о себе, как о государстве, о стране или, по меньшей мере, как о городе. Мне казалось, что когда я иногда использовал разные подходы к идеям, поступкам и тому подобному, это было похоже на политические настроения, которые сменяют друг друга в стране. Мне всегда казалось, что люди голосуют за новое правительство не потому, что на самом деле согласны с его политикой, а потому, что хотят перемен. Они почему-то думают: все будет лучше при новом правительстве. Да, люди глупы, но их мнение основано скорее на настроении, капризе и атмосфере, чем на тщательно продуманных аргументах. Я ощущаю сходные процессы в собственной голове.
Иногда мысли и чувства, которые у меня возникали, не совпадали друг с другом, и я решил, что внутри моего мозга сидит много разных людей.

Например, часть меня всегда чувствовала вину за убийства Блиса, Пола и Эсмерельды. Та же часть сейчас чувствует вину за месть невинным кроликам из-за одного кролика-негодяя. Но я сравниваю эту часть меня с оппозицией в парламенте или с критически настроенными газетами, которые действуют как совесть и тормоз, но не имеют власти и маловероятно, что они когда-нибудь ее получат. Другая часть меня - расист, вероятно, потому, что я почти не встречал цветных и мое знание о них основано на газетах и телевидении, где о черных всегда говорят во множественном числе и они виновны до тех пор, пока не доказано обратное. Эта часть меня сильна до сих пор, хотя конечно же я знаю об отсутствии логического объяснения расовой ненависти. Когда я вижу цветных в Портнейле, покупающих сувениры или остановившихся перекусить, я надеюсь, они спросят меня о чем-нибудь и я смогу показать, какой я вежливый и мой разум сильнее грубых инстинктов и воспитания.

Более того, не было необходимости мстить кроликам. Ее никогда нет, даже в большом мире. Я думаю, месть людям, которые лишь косвенно или в силу обстоятельств со злодеями, служит только для того, чтобы мстящие чувствовали себя лучше. То же и со смертной казнью: ты хочешь ее применения к кому-то, потому что тогда ты чувствуешь себя лучше, а не потому, что она предупреждает преступления или тому подобный нонсенс.

По крайней мере, кролики не будут знать о Франке Колдхейме, который сделал с ними то, что он сделал, как группа людей знала бы о том, что с ними сделали плохиши, тогда бы месть, в конце концов, имела бы противоположный задуманному эффект, провоцируя, а не подавляя сопротивление. По крайней мере, я признаю: все, что я совершил, было сделано для поддержания моего эго, восстановления гордости и получения удовольствия, а не для спасения страны или восстановления справедливости или воздаяния почестей усопшим.

Так, были и части меня, смотревшие на церемонию присвоения имени катапульте с удивлением и даже презрением. В моей голове как бы интеллектуалы страны иронически посмеивались над религией, но не могли отрицать того эффекта, который она имела на народ. В ходе церемонии я размазал серу из ушей, соплю, кровь, мочу, пыль из пупка и грязь из-под ногтей по металлу, резине и пластику новой катапульты; затем провел ее боевое крещение холостым выстрелом по осе без Крыльев, ползающей по циферблату Фабрики и выстрелом по моей голой ноге, в результате которого я поставил себе синяк.

Части меня думали, что все это нонсенс, но они были в абсолютном меньшинстве. Остальной я знал - это работает. Дает силу, делает меня частью моей собственной вещи и моего места в жизни. Из-за этого я чувствую себя отлично.
 
Я не помню моей матери, потому что если бы я ее помнил, я бы ненавидел ее. А так я ненавижу ее имя, саму мысль о ней. Она разрешила Стоувам забрать Эрика в Белфаст, забрать с острова, забрать от того, о чем он знал. Стоувы думали, что отец - плохой воспитатель, ведь он одевал Эрика в платьица и разрешал ему бегать без присмотра, а моя мать разрешила им увезти его, потому что не любила детей в целом и Эрика в частности, она думала, что он каким-то образом отягощает ее карму. Вероятно, та же нелюбовь к детям заставила ее оставить меня сразу же после рождения и была причиной ее единственного после этого посещения острова, когда она стала, по меньшей мере, частично ответственной за то, что случилось со мной. Я лежал здесь, в Воронке, где убил ее второго сына и надеялся, что она тоже мертва.
 
Тут на сцену вышло четыре панка - группа из Инвернесса под названием "Блевотина". У певца была прическа "под индейца", на одежде было множество металлических молний, он был увешан цепочками. Он схватил микрофон, и пока остальные панки били по соответствующим инструментам, он закричал:

Моя девчонка кинула меня,
Я кончить не могу уже три дня.
Ты, ты, ты кинула, ты...
 
Агнесс, загорелая, огромная, вся такая в бусах и ярком кафтане, полная решимости родить в позе лотоса (в которой, утверждала она, и был зачат младенец), говоря омм, отказалась отвечать на вопросы моего отца о том, где она была три года и с кем. Она посоветовала ему не быть собственником относительно ее и ее тела. Она чувствует себя хорошо и беременна; вот и все, что ему нужно знать.
 
Войдите или зарегистрируйтесь для ответа.
Назад
Сверху