Lutz
Корифей
Пока рассматриваешь гороскоп только через призму связи Знаков Зодиака с поведением человека — это ещё не астрология. Когда же начинается рассмотрение положения планет в Знаках Зодиака и домах, начинается пусть и примитивный, но астрологический анализ. Причем информации, совпадений, противоречий и прочих деталей становится много, даже слишком. Как же всё объединить воедино?
Есть точные науки, которые сейчас правят бал, поэтому сознательно или нет — мы все перед ними благоговеем. В астрологии достаточно цифр, алгоритмов, формул, которые требуют точности, поэтому может возникнуть иллюзия, что научная логика и формальный подход могут помочь в отделении зерен от плевел. Так ли это?
Взаимоотношения астрологии и науки - это отдельная тема, которую стоит рассматривать с разных граней, но в рамках перехода от астрологии Знаков Зодиака к первичным знаниям о планетах считаю очень полезной статью Дэйна Радьяра. Статья объемная, но знакомство с ней перед погружением в символизм планет позволит более осознанно читать соответствующие тексты и продолжать работу над трактовкой собственной натальной карты.
Астрология — алгебра жизни. Это утверждение нуждается в пояснении, и для этого полезно рассмотреть взгляды одного из современных ученых на эволюцию научной мысли в течение веков. Особенно важны они для нас тем, что показывают примечательное сходство эволюции естественных наук с эволюцией астрологии.
Имея в виду это сходство, легко понять то направление в развитии астрологий, которое своим символическим характером и центрированностью на отношениях побудило нас назвать ее алгеброй жизни.
Вот что пишет Джеймс Джинс в книге «Новое основание науки»:
"Рассматривая историю понимания людьми явлений внешнего мира, мы можем выделить три основные эпохи, которые следовало бы обозначить словами: анимистическая, механистическая и математическая (курсив Д.Р.). Анимистическому периоду свойственно ошибочное предположение, что явления природы управляются капризами и страстями живых существ, более или менее подобных человеку. Прежде чем ребенок научится различать одушевленные и неодушевленные предметы, ему надо пройти стадию их смешения... Поскольку личность, персона — это то, относительно чего у него складывается самый непосредственный опыт, он начинает персонифицировать все. Так как история индивида в уменьшенном масштабе отображает историю расы, можно полагать, что человечество в своем детстве делало то же, что до сих пор делают его дети "
В Ионийской Греции, в VI веке до н. э., человеческий разум осознанно обратился к изучению природы. Но желание действительного расширения фактических знаний было незначительным, так что греческая наука состояла в основном из неясных вопрошаний и спекуляций относительно того, почему определенные вещи таковы, каковы они есть.
Лишь после Галилея наука повернула от космологии к механике и от спекуляций к эксперименту. Простейший способ воздействия на неодушевленную материю — толкать или тянуть ее мышечным усилием. До тех пор, пока люди могли экспериментировать лишь с предметами, сравнимыми по величине с их собственными телами, им казалось, что в неодушевленной природе линейные составные части толкают друг друга, как мы толкаем или тянем с помощью своих мышц. Таким образом родилась наука механика. Предполагается, что материальные тела действуют с «силой» одно на другое, что эти силы служат причиной движения интересующих нас тел или, скорее, причиной перемен в их движении. И выяснилось, что поведение любого предмета частично или полностью определяется толканием или притяжением, которым он подвержен». Рассматривая следствия этого механического представления о природе, автор приходит к выводу, что они ведут к абсолютному детерминизму, во избежание которого Декарту пришлось считать «ум» и «материю» полностью независимыми «субстанциями», существующими каждая своим особым способом и имеющими столь различную природу, что взаимодействие между ними невозможно. Однако, чтобы объяснить связь между нашими мыслями и атомами физического мира, Декарт утверждал (как позже несколько иначе утверждал Лейбниц), что в начале времен всевышний благоволящий Бог неким чудесным образом устроил точную и постоянную синхронизацию между телесными и умственными проявлениями.
Джинс продолжает: «Во времена механической науки ученые поступали как дети или дикари, еще лишенные рефлексии. Опираясь на восприятия органов чувств, они построили воображаемый мир объектов, который считали реальным и в котором предполагали явления того же рода, что и в повседневной жизни. Они полагали это научным “здравомыслием” и определяли науку как “организованный здравый смысл”. Но развивающаяся экспериментальная техника приводила к новым наблюдениям, показавшим, что явления в природе не могут быть объяснены с точки зрения обычных представлений повседневной жизни. Механицизм с его выводами выпал из схемы <...> Мы начинаем видеть, что человек освободился от антропоморфной ошибки — от предположения, что все явления в природе могут быть сопоставлены с его настроениями и капризами (анимизм) —лишь для того, чтобы впасть в другую антропоморфную ошибку —представлять, что они могут быть сопоставлены с работой его мускулов и сухожилий (механицизм).
Изгнан ли уже детерминизм из представлений о природе —это еще вопрос. Но что исчезли главные причины, ранее заставлявшие придерживаться детерминизма, — уже бесспорно».
Легко видеть, что три стадии познания, — названные Джинсом анимистической, механистической и математической, — соответствуют трем стадиям астрологической мысли.
«Механицизм» в науке подобен «витализму» в астрологии; толкание и притягивание как материальные силы соответствуют виталистическим принципам Ян и Инь. В обоих случаях мы видим дуализм сил как предполагаемую сущность действительности. Как механицизм происходит из обобщения мышечных действий, так витализм может быть понят как подобное же обобщение акта воспроизведения — соединения мужских и женских органов. В новом типе астрологического витализма планеты можно считать источниками магнитного или иного излучения; полярная природа «электричества» делает его удобным в качестве нового названия для того, что раньше называлось «жизненной силой». Третьей стадии мышления, которую Джинс называет «математической», свойственно то, что чисто математические спекуляции полностью совпадают с результатами все более сложных и тонких экспериментов, а часто и предшествуют экспериментам. Когда физик ищет область, в которой можно было бы применит!) вновь созданные математические теории, часто оказывается, что явления, до того не объясненные, пол ностью соответствуют абстрактным формулам. Более того, странно, что некоторые символы — такие, как все алгебраические или математические знаки и числа, — в состоянии внести порядок и логическую последовательность в обширный и сложный мир природных явлений. Нескольких символических отношений-формул оказывается достаточно, чтобы организовать множество явлений в одно целое, которое, будучи известным человеку, дает ему относительную власть над природными элементами и возможность предвидения.
Джинс цитирует Эйнштейна: «При каждом значительном достижении физик обнаруживает, что по мере развития экспериментальных исследований фундаментальные законы все более упрощаются. Он с удивлением видит, какой возвышенный порядок выявляется в кажущемся хаосе; Этого не припишешь воображению нашего ума, это — качество, присущее самому воспринимаемому миру (многие мыслители оспаривают это — Д. Р.)».
Далее Джинс цитирует Вейля, который высказался схожим образом в «Открытом мире»: «Удивительно не то, что существуют природные законы, а то, что чем больше углубляется анализ, чем большие открываются подробности, — тем меньше количество элементов, к которым сводятся явления, тем проще (а не сложнее, как можно было бы предположить) отношения между явлениями и тем точнее описывает происходящее». «Эта простота, — продолжает Джинс, — по-видимому, допускает простую математическую интерпретацию, причем единственную, как будто действительно математика (пользуясь выражением Бойля) есть алфавит того языка, на котором “написана природа”. Слова этого языка могут быть, а могут и не быть интеллектуально значимыми, но важно, что даже на уровне алфавита мы не можем найти реальность, которая отличалась бы от чисто интеллектуальных построений. Это не те интеллектуальные действия, как в работе поэта, инженера или моралиста, это работа с чистой мыслью как материалом.
За три столетия наука проецировала много своих идеи относительно механичности в природе и тем сильно запутала объяснение многих природных явлений. Наука XX века, проецируя в объяснение природных явлений идеи чистой математики, обнаружила, что они «подходят» столь же точным и уникальным образом, как туфелька — Золушке». Фраза «проецирование идей чистой математики на явления природы» имеет большое значение. Она подсказывает, что в науке — в физике, химии или в любой другой эмпирической науке - необходимо принимать во внимание три элемента: 1) природные явления или данные, 2) идеи чистой математики, 3) систему интерпретации или «законы», которые дают возможность более или менее точно предсказывать природные явления.
Из этого ясно, что существует принципиальное различие между математикой и эмпирическими науками. Математика используется как интегрирующий фактор при создании эмпирических наук. В определенном смысле последние — приложение математических идей. Математика дает форму познания, а эмпирические науки — организованное содержание познания. Это различие фундаментально.
Определяя астрологию как алгебру жизни, мы относим ее к категории математической мысли, а не эмпирической науки. И отсюда вытекает много важных следствий. Слово «алгебра» происходит от арабского «алджебр», что означает сведение частей в одно целое. Слово «джабара», по Уэбстеру, означает связывание воедино. Следовательно, основная задача алгебры — связывание, сопоставление, интеграция элементов в одно оформленное целое. Природу этих элементов можно видеть из определения, которое Уэбстер дает «математике», — это «наука, рассматри вающая точные отношения между количествами (или величинами) и действиями, а также методы, посредством которых искомые количества можно вывести - в соответствии с этими отношениями — из других, мыслимых или предполагаемых».
В этом определении для нас важны два момента. Во- первых, математика рассматривается как «наука чистых соотношений» (Б. Рассел). Во-вторых, соотносятся здесь «количества (или величины) и действия». Алгебра — это раздел математики, который, помимо сопоставления количеств, имеет дело с категорией условных символов, которые могут представлять всякий рассматриваемый элемент или отношение между любой группой элементов. Мы понимаем астрологию как своего рода алгебру, потому что она имеет дело с символическими элементами — планетами, звездами, сегментами геоцентрического пространства, астрологическими частями, узлами, прогрессивными положениями и прочим, — которые она «связывает воедино» в некую формулу, описывая живое целое: родившегося человека. Однако эти символические элементы не относятся к области количеств. Напротив, они представляют универсально жизненные качества. И значит, астрология — некая алгебра качеств, причем это не столько чувственные качества (такие, как белое, синее, толстое, тяжелое, мучительное и т. д.), сколько качества, относящиеся к живому процессу, — будь то на физиологическом, психологическом или сверхпсихологическом уровне.
Прежде чем определять, что же такое по сути астрология, нужно выяснить, чем она не является. Коротко говоря, нужно подчеркнуть, что астрология не является эмпирической наукой, как химия, физика или даже биология, зоология и история. Эмпирические науки имеют дело с экспериментальными данными, организуемыми при помощи формальных математических конструкций. Эти экспериментальные данные воспринимаются непосредственно или же при помощи инструментов, расширяющих поле чувственного восприятия. Затем устанавливаются соотношения, образующие основу точного эмпирического достоверного знания.
Научная индукция — главной постулат точных наук. По разному формулируемый, он, согласно Б. Расселу, так или иначе ведет к утверждению, что для определенного соотношения, которое оказалось истинным в большом числе случаев и никогда не приводило к неверным результатам, существует по меньшей мере вероятность, что оно будет верным всегда. Это определение имеет для нас большое значение, ибо какой же астролог возьмется утверждать, что какое-то астрологическое соотношение со своим определенным значением никогда не давало неверных результатов? Но это еще не все. Когда хотят придать астрологии «научную основу» — в смысле если уж не точной, то хотя бы эмпирической науки, — имеют в виду предположение (или, скорее, верование), что планеты или звезды действительно влияют на отдельные существа, посылая на Землю волны, подобные радиоволнам, или лучи, воздействующие на биологические и психологические процессы. Но ведь даже если такие «лучи» будут обнаружены и если станет ясно, что они действуют на атомы и молекулы земных субстанций определенным и измеримым образом, — это никоим образом не докажет верность известных в астрологии положений. Опре деленную часть астрологии рождения можно было бы — после столетий научных исследований — разработать как экспериментальную науку, но это разрешило бы лишь малую долю проблем, связанных с идеями астрологии.
Причину этого понять несложно.
Предположим, что звезды и планетные лучи производят физические и химические изменения в субстанции атомов и клеток и могут таким образом вызывать некие психологические состояния. Более того, предположим, что эти изменения могут быть измерены и выражены в угловых соотношениях планет (астрологические аспекты) и что они являются результатом движения Земли по орбите (зодиакальный знак) или в геоцентрическом пространстве, в котором находятся планеты или звезды (дом), на момент рождения. Это уже само по себе представляет огромное разнообразие явлений, так что вряд ли их когда-нибудь можно будет объяснить. Но даже если все это будет научно доказано, следующие основные факторы астрологии останутся для науки, как мы ее себе представляем, тайной: почему I дом должен подразумевать дела, связанные с самостью и структурой тела, II дом — финансы, VII дом — дела, связанные с браком, и т.д.? Почему оп ределенные зодиакальные знаки связываются с определенными частями тела? Почему определенные планеты «владеют» определенными знаками? Более того, как можно «научно» объяснить прогрессии? Как можно было бы решить научно, что первичные дирекции верны, а вторичные ложны, или наоборот? Почему расстояние между планетами в градусах дает обычно число лет между рождением и определенным событием, отвечающим природе этих планет? Что сказать о хорарной астрологии, то есть о попытке решать жизненные затруднения, исходя из конфигурации пространства и планет в тот момент времени, когда определенная проблема возникает в уме? «Научная» астрология могла бы лишь посмеяться над хорарной астрологией как над «гаданием».
Вместе с тем нетрудно доказать, что астрология рождения (то есть изучение карты рождения) — лишь частный случай хорарной астрологии; М. Джоунз утверждает, что анализ карты рождения — это поиск ответа на вопрос, как должна разрешиться проблема данной жизни. Можно прибавить много «почему» к этому длинному списку. Но и так вполне очевидно, что попытка сделать ас трологию точной эмпирической наукой, опирающейся на из мерение действительных влияний каких-то лучей, обречена на неудачу или по меньшей мере неспособна объяснить многие из идей, составляющих астрологию. Что бы ни открыла наука в области космических излучений, мы думаем, что философия астрологии никогда не будет такой, как философия какой-либо эмпирической науки, вроде физики, механики или биологии.
Есть точные науки, которые сейчас правят бал, поэтому сознательно или нет — мы все перед ними благоговеем. В астрологии достаточно цифр, алгоритмов, формул, которые требуют точности, поэтому может возникнуть иллюзия, что научная логика и формальный подход могут помочь в отделении зерен от плевел. Так ли это?
Взаимоотношения астрологии и науки - это отдельная тема, которую стоит рассматривать с разных граней, но в рамках перехода от астрологии Знаков Зодиака к первичным знаниям о планетах считаю очень полезной статью Дэйна Радьяра. Статья объемная, но знакомство с ней перед погружением в символизм планет позволит более осознанно читать соответствующие тексты и продолжать работу над трактовкой собственной натальной карты.
Астрология — алгебра жизни. Это утверждение нуждается в пояснении, и для этого полезно рассмотреть взгляды одного из современных ученых на эволюцию научной мысли в течение веков. Особенно важны они для нас тем, что показывают примечательное сходство эволюции естественных наук с эволюцией астрологии.
Имея в виду это сходство, легко понять то направление в развитии астрологий, которое своим символическим характером и центрированностью на отношениях побудило нас назвать ее алгеброй жизни.
Вот что пишет Джеймс Джинс в книге «Новое основание науки»:
"Рассматривая историю понимания людьми явлений внешнего мира, мы можем выделить три основные эпохи, которые следовало бы обозначить словами: анимистическая, механистическая и математическая (курсив Д.Р.). Анимистическому периоду свойственно ошибочное предположение, что явления природы управляются капризами и страстями живых существ, более или менее подобных человеку. Прежде чем ребенок научится различать одушевленные и неодушевленные предметы, ему надо пройти стадию их смешения... Поскольку личность, персона — это то, относительно чего у него складывается самый непосредственный опыт, он начинает персонифицировать все. Так как история индивида в уменьшенном масштабе отображает историю расы, можно полагать, что человечество в своем детстве делало то же, что до сих пор делают его дети "
В Ионийской Греции, в VI веке до н. э., человеческий разум осознанно обратился к изучению природы. Но желание действительного расширения фактических знаний было незначительным, так что греческая наука состояла в основном из неясных вопрошаний и спекуляций относительно того, почему определенные вещи таковы, каковы они есть.
Лишь после Галилея наука повернула от космологии к механике и от спекуляций к эксперименту. Простейший способ воздействия на неодушевленную материю — толкать или тянуть ее мышечным усилием. До тех пор, пока люди могли экспериментировать лишь с предметами, сравнимыми по величине с их собственными телами, им казалось, что в неодушевленной природе линейные составные части толкают друг друга, как мы толкаем или тянем с помощью своих мышц. Таким образом родилась наука механика. Предполагается, что материальные тела действуют с «силой» одно на другое, что эти силы служат причиной движения интересующих нас тел или, скорее, причиной перемен в их движении. И выяснилось, что поведение любого предмета частично или полностью определяется толканием или притяжением, которым он подвержен». Рассматривая следствия этого механического представления о природе, автор приходит к выводу, что они ведут к абсолютному детерминизму, во избежание которого Декарту пришлось считать «ум» и «материю» полностью независимыми «субстанциями», существующими каждая своим особым способом и имеющими столь различную природу, что взаимодействие между ними невозможно. Однако, чтобы объяснить связь между нашими мыслями и атомами физического мира, Декарт утверждал (как позже несколько иначе утверждал Лейбниц), что в начале времен всевышний благоволящий Бог неким чудесным образом устроил точную и постоянную синхронизацию между телесными и умственными проявлениями.
Джинс продолжает: «Во времена механической науки ученые поступали как дети или дикари, еще лишенные рефлексии. Опираясь на восприятия органов чувств, они построили воображаемый мир объектов, который считали реальным и в котором предполагали явления того же рода, что и в повседневной жизни. Они полагали это научным “здравомыслием” и определяли науку как “организованный здравый смысл”. Но развивающаяся экспериментальная техника приводила к новым наблюдениям, показавшим, что явления в природе не могут быть объяснены с точки зрения обычных представлений повседневной жизни. Механицизм с его выводами выпал из схемы <...> Мы начинаем видеть, что человек освободился от антропоморфной ошибки — от предположения, что все явления в природе могут быть сопоставлены с его настроениями и капризами (анимизм) —лишь для того, чтобы впасть в другую антропоморфную ошибку —представлять, что они могут быть сопоставлены с работой его мускулов и сухожилий (механицизм).
Изгнан ли уже детерминизм из представлений о природе —это еще вопрос. Но что исчезли главные причины, ранее заставлявшие придерживаться детерминизма, — уже бесспорно».
Легко видеть, что три стадии познания, — названные Джинсом анимистической, механистической и математической, — соответствуют трем стадиям астрологической мысли.
«Механицизм» в науке подобен «витализму» в астрологии; толкание и притягивание как материальные силы соответствуют виталистическим принципам Ян и Инь. В обоих случаях мы видим дуализм сил как предполагаемую сущность действительности. Как механицизм происходит из обобщения мышечных действий, так витализм может быть понят как подобное же обобщение акта воспроизведения — соединения мужских и женских органов. В новом типе астрологического витализма планеты можно считать источниками магнитного или иного излучения; полярная природа «электричества» делает его удобным в качестве нового названия для того, что раньше называлось «жизненной силой». Третьей стадии мышления, которую Джинс называет «математической», свойственно то, что чисто математические спекуляции полностью совпадают с результатами все более сложных и тонких экспериментов, а часто и предшествуют экспериментам. Когда физик ищет область, в которой можно было бы применит!) вновь созданные математические теории, часто оказывается, что явления, до того не объясненные, пол ностью соответствуют абстрактным формулам. Более того, странно, что некоторые символы — такие, как все алгебраические или математические знаки и числа, — в состоянии внести порядок и логическую последовательность в обширный и сложный мир природных явлений. Нескольких символических отношений-формул оказывается достаточно, чтобы организовать множество явлений в одно целое, которое, будучи известным человеку, дает ему относительную власть над природными элементами и возможность предвидения.
Джинс цитирует Эйнштейна: «При каждом значительном достижении физик обнаруживает, что по мере развития экспериментальных исследований фундаментальные законы все более упрощаются. Он с удивлением видит, какой возвышенный порядок выявляется в кажущемся хаосе; Этого не припишешь воображению нашего ума, это — качество, присущее самому воспринимаемому миру (многие мыслители оспаривают это — Д. Р.)».
Далее Джинс цитирует Вейля, который высказался схожим образом в «Открытом мире»: «Удивительно не то, что существуют природные законы, а то, что чем больше углубляется анализ, чем большие открываются подробности, — тем меньше количество элементов, к которым сводятся явления, тем проще (а не сложнее, как можно было бы предположить) отношения между явлениями и тем точнее описывает происходящее». «Эта простота, — продолжает Джинс, — по-видимому, допускает простую математическую интерпретацию, причем единственную, как будто действительно математика (пользуясь выражением Бойля) есть алфавит того языка, на котором “написана природа”. Слова этого языка могут быть, а могут и не быть интеллектуально значимыми, но важно, что даже на уровне алфавита мы не можем найти реальность, которая отличалась бы от чисто интеллектуальных построений. Это не те интеллектуальные действия, как в работе поэта, инженера или моралиста, это работа с чистой мыслью как материалом.
За три столетия наука проецировала много своих идеи относительно механичности в природе и тем сильно запутала объяснение многих природных явлений. Наука XX века, проецируя в объяснение природных явлений идеи чистой математики, обнаружила, что они «подходят» столь же точным и уникальным образом, как туфелька — Золушке». Фраза «проецирование идей чистой математики на явления природы» имеет большое значение. Она подсказывает, что в науке — в физике, химии или в любой другой эмпирической науке - необходимо принимать во внимание три элемента: 1) природные явления или данные, 2) идеи чистой математики, 3) систему интерпретации или «законы», которые дают возможность более или менее точно предсказывать природные явления.
Из этого ясно, что существует принципиальное различие между математикой и эмпирическими науками. Математика используется как интегрирующий фактор при создании эмпирических наук. В определенном смысле последние — приложение математических идей. Математика дает форму познания, а эмпирические науки — организованное содержание познания. Это различие фундаментально.
Определяя астрологию как алгебру жизни, мы относим ее к категории математической мысли, а не эмпирической науки. И отсюда вытекает много важных следствий. Слово «алгебра» происходит от арабского «алджебр», что означает сведение частей в одно целое. Слово «джабара», по Уэбстеру, означает связывание воедино. Следовательно, основная задача алгебры — связывание, сопоставление, интеграция элементов в одно оформленное целое. Природу этих элементов можно видеть из определения, которое Уэбстер дает «математике», — это «наука, рассматри вающая точные отношения между количествами (или величинами) и действиями, а также методы, посредством которых искомые количества можно вывести - в соответствии с этими отношениями — из других, мыслимых или предполагаемых».
В этом определении для нас важны два момента. Во- первых, математика рассматривается как «наука чистых соотношений» (Б. Рассел). Во-вторых, соотносятся здесь «количества (или величины) и действия». Алгебра — это раздел математики, который, помимо сопоставления количеств, имеет дело с категорией условных символов, которые могут представлять всякий рассматриваемый элемент или отношение между любой группой элементов. Мы понимаем астрологию как своего рода алгебру, потому что она имеет дело с символическими элементами — планетами, звездами, сегментами геоцентрического пространства, астрологическими частями, узлами, прогрессивными положениями и прочим, — которые она «связывает воедино» в некую формулу, описывая живое целое: родившегося человека. Однако эти символические элементы не относятся к области количеств. Напротив, они представляют универсально жизненные качества. И значит, астрология — некая алгебра качеств, причем это не столько чувственные качества (такие, как белое, синее, толстое, тяжелое, мучительное и т. д.), сколько качества, относящиеся к живому процессу, — будь то на физиологическом, психологическом или сверхпсихологическом уровне.
Прежде чем определять, что же такое по сути астрология, нужно выяснить, чем она не является. Коротко говоря, нужно подчеркнуть, что астрология не является эмпирической наукой, как химия, физика или даже биология, зоология и история. Эмпирические науки имеют дело с экспериментальными данными, организуемыми при помощи формальных математических конструкций. Эти экспериментальные данные воспринимаются непосредственно или же при помощи инструментов, расширяющих поле чувственного восприятия. Затем устанавливаются соотношения, образующие основу точного эмпирического достоверного знания.
Научная индукция — главной постулат точных наук. По разному формулируемый, он, согласно Б. Расселу, так или иначе ведет к утверждению, что для определенного соотношения, которое оказалось истинным в большом числе случаев и никогда не приводило к неверным результатам, существует по меньшей мере вероятность, что оно будет верным всегда. Это определение имеет для нас большое значение, ибо какой же астролог возьмется утверждать, что какое-то астрологическое соотношение со своим определенным значением никогда не давало неверных результатов? Но это еще не все. Когда хотят придать астрологии «научную основу» — в смысле если уж не точной, то хотя бы эмпирической науки, — имеют в виду предположение (или, скорее, верование), что планеты или звезды действительно влияют на отдельные существа, посылая на Землю волны, подобные радиоволнам, или лучи, воздействующие на биологические и психологические процессы. Но ведь даже если такие «лучи» будут обнаружены и если станет ясно, что они действуют на атомы и молекулы земных субстанций определенным и измеримым образом, — это никоим образом не докажет верность известных в астрологии положений. Опре деленную часть астрологии рождения можно было бы — после столетий научных исследований — разработать как экспериментальную науку, но это разрешило бы лишь малую долю проблем, связанных с идеями астрологии.
Причину этого понять несложно.
Предположим, что звезды и планетные лучи производят физические и химические изменения в субстанции атомов и клеток и могут таким образом вызывать некие психологические состояния. Более того, предположим, что эти изменения могут быть измерены и выражены в угловых соотношениях планет (астрологические аспекты) и что они являются результатом движения Земли по орбите (зодиакальный знак) или в геоцентрическом пространстве, в котором находятся планеты или звезды (дом), на момент рождения. Это уже само по себе представляет огромное разнообразие явлений, так что вряд ли их когда-нибудь можно будет объяснить. Но даже если все это будет научно доказано, следующие основные факторы астрологии останутся для науки, как мы ее себе представляем, тайной: почему I дом должен подразумевать дела, связанные с самостью и структурой тела, II дом — финансы, VII дом — дела, связанные с браком, и т.д.? Почему оп ределенные зодиакальные знаки связываются с определенными частями тела? Почему определенные планеты «владеют» определенными знаками? Более того, как можно «научно» объяснить прогрессии? Как можно было бы решить научно, что первичные дирекции верны, а вторичные ложны, или наоборот? Почему расстояние между планетами в градусах дает обычно число лет между рождением и определенным событием, отвечающим природе этих планет? Что сказать о хорарной астрологии, то есть о попытке решать жизненные затруднения, исходя из конфигурации пространства и планет в тот момент времени, когда определенная проблема возникает в уме? «Научная» астрология могла бы лишь посмеяться над хорарной астрологией как над «гаданием».
Вместе с тем нетрудно доказать, что астрология рождения (то есть изучение карты рождения) — лишь частный случай хорарной астрологии; М. Джоунз утверждает, что анализ карты рождения — это поиск ответа на вопрос, как должна разрешиться проблема данной жизни. Можно прибавить много «почему» к этому длинному списку. Но и так вполне очевидно, что попытка сделать ас трологию точной эмпирической наукой, опирающейся на из мерение действительных влияний каких-то лучей, обречена на неудачу или по меньшей мере неспособна объяснить многие из идей, составляющих астрологию. Что бы ни открыла наука в области космических излучений, мы думаем, что философия астрологии никогда не будет такой, как философия какой-либо эмпирической науки, вроде физики, механики или биологии.