alira_e_cairan
Корифей
Я веду документальный киноклуб. Мы встречаемся два раза в месяц, смотрим и обсуждаем документальные фильмы. Мой киноклуб, я думаю, самый посещаемый в России. Каждый раз в зал приходят человек 80–100, и это всегда разные люди. И так уже четыре года. По-моему, главное, что привлекает людей помимо кино, – это то, что они могут безнаказанно сказать все, что думают. И в конечном счете, посмотрев фильм, мы всегда говорим о самих себе.
Знаете, на какой фильм пришло больше всего людей? Да так, что народ чуть ли не на люстрах висел и сидел во всех проходах на ступеньках. Больше всего пришло на фильм, в кратком анонсе которого было написано, что он посвящен психологическому насилию в семье.
И человеческие реки стали стекаться в наш зал, потому что именно с темой насилия они и вошли в резонанс. Никакая другая тема не давала такого эффекта: ни кино о войне, сиротах, бездомных, врачах, катастрофах, полицейских, ни темы смертной казни, патриотизма, гастарбайтеров и ВИЧ. Все остальные фильмы зрителей интересовали гораздо меньше, чем возможность посмотреть на семью, где давят на детей.
И вы, наверное, захотите посмотреть этот фильм. Называется он «Мышеловка».
В открытом доступе его нет, только трейлер. В центре фильма семья: мать и четверо детей. Дочь Даша, лет 18, старший сын 15 лет и еще два пацаненка около 6–7 лет.
В момент действия фильма девушка лечится от наркомании, старшего сына ждет суд за ограбление, а младшие пока ни в чем таком не замечены. При этом семья совершенно не маргинальная, как можно предположить, а явно интеллигентная, и взрослые, и дети с хорошими лицами и говорят сложным литературным русским языком.
Основное место действия – большой деревенский дом, где семья проводит лето. Много ветра, травы, птиц, лошадей и детского смеха.
Вот эпизод, где вся семья солнечным утром собирается есть арбуз.
– Мама, я его (арбуз) вымыл, – говорит мальчик.
– Я тебе что сказала сделать? – спрашивает мама.
– Вымыть арбуз.
– Ты не будешь есть арбуз, пока не включишь мозги.
– Ты сказала мне вымыть арбуз, я его вымыл... А-а-а! Нужно вымыть эти банки!
– Давай-давай, иди к банкам и постой там.
Мама нарезает арбуз и раскладывает его по тарелкам.
– Мам, скажи, что ты меня просила сделать.
– Нет.
– Я правда не помню.
– Иди вспоминай.
– Я не знаю, как вспомнить.
– Не знаешь, тогда иди спать ложись.
– Мам… – говорит мальчик просительно.
Мама молча нарезает арбуз. Остальные дети ведут себя так, будто ничего не происходит. Даша помогает раскладывать ломтики арбуза.
Мама – мальчику:
– Ты сейчас разыгрываешь цирк. Все.
Она кивает головой остальным. Это сигнал для детей разбирать арбуз. Они начинают есть – все, кроме мальчика, который так и не вспомнил. Он сидит в отдалении, зажав голову руками.
Остальные ходят вокруг него, едят арбуз, говорят ему: давай, ешь арбуз.
Мальчик громко вздыхает:
– Я не могу есть арбуз, пока не вспомню.
Трет глаза.
На моих глазах разворачивается сцена, в которой мать ставит ребенку изначально невыполнимую задачу и умышленно оставляет его надолго с ощущением неудачи и неизвестности. При этом сама она, вероятно, считает, что это будет иметь какой-то воспитательный эффект.
Эпизод второй.
Заходит старший сын. Мать делает вид, что не замечает его, и говорит дочери при сыне:
– Ему мать и так не нужна. Ему нужны сигареты, это заметно.
Сын тут же, в комнате, все слышит, но молчит.
Мать:
– Не понимаю, почему я должна у себя дома терпеть чужого человека.
– Он уже чужой тебе стал?
– Я не чувствую родство по крови. Я чувствую родство по духу. Для меня все хорошие дети – мои. А все лживые и злые дети – не мои.
Даша смотрит не на мать, а куда-то вверх, с отсутствующим видом. Сын прекрасно слышит этот разговор о нем.
На моих глаза совершается самое жестокое, что способен словами сделать родитель, – отказаться от ребенка, отказать ему в любви. Я отлично знаю, что это такое. Когда однажды отец сказал мне, что больше меня не любит, это сломало наши отношения навсегда. Так что я лично точно знаю, сколько в реальности весят такие слова – те самые, которые говорит мать в этом фильме.
Дальше в киноклубе началось обсуждение фильма. Люди один за другим повторяли, что ничего особенного не увидели, что готовились к большей «жести». В зале как будто царило мнение, что если человеку не проламывают голову и не пропускают через мясорубку, то насилия никакого и нет. Видали мы и похуже, говорили зрители, а это так, фигня. Ну и что, что мать срывается на детях, орет на них и манипулирует. Ну и что, что один ребенок убегает от такой жизни в наркотики, а другой – в криминал. Это просто мать хочет от детей развития и дисциплины.
Одна девушка в зале даже поднялась и сказала: «Я в шоке от количества людей, которые не увидели никакого насилия...»
Другая сказала о матери: «Ну скажи ты прямо, что тебе нужно. Зачем вздыхать, подходить откуда-то сбоку, интриговать и устраивать сцены? В моей семье тоже это есть».
Многие встали на сторону матери. Да, говорили они, когда речь заходит о манипуляции, то заставлять ребенка есть полезную кашу – это манипуляция и вообще-то насилие для ребенка, но есть хоть одна мамочка, которая к этому не прибегала? Нет, не найдется такой. «Манипуляция – это нормально для воспитания», «Не могу осудить маму – она же хотела выработать дисциплину, поэтому кричала на детей и заставляла их». И так далее.
Традиционно в киноклуб приходит довольно много психологов – или просто психологов стало много и они есть в любом зале. Зрители-психологи выдают точные формулировки: «Я увидела отрицание чувств: девочка пытается рассказать, что чувствует, а мама говорит – нет, все не так, тебе кажется… Таким образом мать отрицает реальность девочки, ее чувства. Маме надо, чтобы в сцене с арбузом мальчик чувствовал себя виноватым и уязвленным, ей нужна власть над ребенком, который от нее полностью зависим. Это было и в моем детстве. Тебя отшвыривают, но недалеко: надо, чтобы ты возвращался и просил. И потом, вырастая, мы строим отношения по этой же схеме, выбираем таких, которые отбрасывают».
Потом был опрос. Я прошу людей поднять руку, если услышанное будет про них.
«Поднимите руку те, кого били в детстве» – половина зала.
«Поднимите руку те, в кого не верили родители» – треть зала.
«Кого унижали?» – треть зала.
«У кого детство было абсолютно благополучным?» – тоже примерно треть.
«Кем в детстве манипулировали?» – руки поднимает большинство.
В аэропорту всегда можно узнать очередь на свой рейс. Только в русской очереди на детей орут и бьют их. Я не удивляюсь. Это мир, в котором я живу с детства. И у нас почему-то нет тонких настроек, определяющих насилие в семье. Потому что семья, где детьми манипулируют и в которой они все время чувствуют себя ничтожеством, семья, от которой одна сбегает в наркотики, а другой становится преступником, кажется нам обычной, в ней «как умеют, так и любят».
Если нет синяков, то уничтожение личности для нас мелочи.
Елена Погребижская
режиссер
отсюда
Знаете, на какой фильм пришло больше всего людей? Да так, что народ чуть ли не на люстрах висел и сидел во всех проходах на ступеньках. Больше всего пришло на фильм, в кратком анонсе которого было написано, что он посвящен психологическому насилию в семье.
И человеческие реки стали стекаться в наш зал, потому что именно с темой насилия они и вошли в резонанс. Никакая другая тема не давала такого эффекта: ни кино о войне, сиротах, бездомных, врачах, катастрофах, полицейских, ни темы смертной казни, патриотизма, гастарбайтеров и ВИЧ. Все остальные фильмы зрителей интересовали гораздо меньше, чем возможность посмотреть на семью, где давят на детей.
И вы, наверное, захотите посмотреть этот фильм. Называется он «Мышеловка».
В открытом доступе его нет, только трейлер. В центре фильма семья: мать и четверо детей. Дочь Даша, лет 18, старший сын 15 лет и еще два пацаненка около 6–7 лет.
В момент действия фильма девушка лечится от наркомании, старшего сына ждет суд за ограбление, а младшие пока ни в чем таком не замечены. При этом семья совершенно не маргинальная, как можно предположить, а явно интеллигентная, и взрослые, и дети с хорошими лицами и говорят сложным литературным русским языком.
Основное место действия – большой деревенский дом, где семья проводит лето. Много ветра, травы, птиц, лошадей и детского смеха.
Вот эпизод, где вся семья солнечным утром собирается есть арбуз.
– Мама, я его (арбуз) вымыл, – говорит мальчик.
– Я тебе что сказала сделать? – спрашивает мама.
– Вымыть арбуз.
– Ты не будешь есть арбуз, пока не включишь мозги.
– Ты сказала мне вымыть арбуз, я его вымыл... А-а-а! Нужно вымыть эти банки!
– Давай-давай, иди к банкам и постой там.
Мама нарезает арбуз и раскладывает его по тарелкам.
– Мам, скажи, что ты меня просила сделать.
– Нет.
– Я правда не помню.
– Иди вспоминай.
– Я не знаю, как вспомнить.
– Не знаешь, тогда иди спать ложись.
– Мам… – говорит мальчик просительно.
Мама молча нарезает арбуз. Остальные дети ведут себя так, будто ничего не происходит. Даша помогает раскладывать ломтики арбуза.
Мама – мальчику:
– Ты сейчас разыгрываешь цирк. Все.
Она кивает головой остальным. Это сигнал для детей разбирать арбуз. Они начинают есть – все, кроме мальчика, который так и не вспомнил. Он сидит в отдалении, зажав голову руками.
Остальные ходят вокруг него, едят арбуз, говорят ему: давай, ешь арбуз.
Мальчик громко вздыхает:
– Я не могу есть арбуз, пока не вспомню.
Трет глаза.
На моих глазах разворачивается сцена, в которой мать ставит ребенку изначально невыполнимую задачу и умышленно оставляет его надолго с ощущением неудачи и неизвестности. При этом сама она, вероятно, считает, что это будет иметь какой-то воспитательный эффект.
Эпизод второй.
Заходит старший сын. Мать делает вид, что не замечает его, и говорит дочери при сыне:
– Ему мать и так не нужна. Ему нужны сигареты, это заметно.
Сын тут же, в комнате, все слышит, но молчит.
Мать:
– Не понимаю, почему я должна у себя дома терпеть чужого человека.
– Он уже чужой тебе стал?
– Я не чувствую родство по крови. Я чувствую родство по духу. Для меня все хорошие дети – мои. А все лживые и злые дети – не мои.
Даша смотрит не на мать, а куда-то вверх, с отсутствующим видом. Сын прекрасно слышит этот разговор о нем.
На моих глаза совершается самое жестокое, что способен словами сделать родитель, – отказаться от ребенка, отказать ему в любви. Я отлично знаю, что это такое. Когда однажды отец сказал мне, что больше меня не любит, это сломало наши отношения навсегда. Так что я лично точно знаю, сколько в реальности весят такие слова – те самые, которые говорит мать в этом фильме.
Дальше в киноклубе началось обсуждение фильма. Люди один за другим повторяли, что ничего особенного не увидели, что готовились к большей «жести». В зале как будто царило мнение, что если человеку не проламывают голову и не пропускают через мясорубку, то насилия никакого и нет. Видали мы и похуже, говорили зрители, а это так, фигня. Ну и что, что мать срывается на детях, орет на них и манипулирует. Ну и что, что один ребенок убегает от такой жизни в наркотики, а другой – в криминал. Это просто мать хочет от детей развития и дисциплины.
Одна девушка в зале даже поднялась и сказала: «Я в шоке от количества людей, которые не увидели никакого насилия...»
Другая сказала о матери: «Ну скажи ты прямо, что тебе нужно. Зачем вздыхать, подходить откуда-то сбоку, интриговать и устраивать сцены? В моей семье тоже это есть».
Многие встали на сторону матери. Да, говорили они, когда речь заходит о манипуляции, то заставлять ребенка есть полезную кашу – это манипуляция и вообще-то насилие для ребенка, но есть хоть одна мамочка, которая к этому не прибегала? Нет, не найдется такой. «Манипуляция – это нормально для воспитания», «Не могу осудить маму – она же хотела выработать дисциплину, поэтому кричала на детей и заставляла их». И так далее.
Традиционно в киноклуб приходит довольно много психологов – или просто психологов стало много и они есть в любом зале. Зрители-психологи выдают точные формулировки: «Я увидела отрицание чувств: девочка пытается рассказать, что чувствует, а мама говорит – нет, все не так, тебе кажется… Таким образом мать отрицает реальность девочки, ее чувства. Маме надо, чтобы в сцене с арбузом мальчик чувствовал себя виноватым и уязвленным, ей нужна власть над ребенком, который от нее полностью зависим. Это было и в моем детстве. Тебя отшвыривают, но недалеко: надо, чтобы ты возвращался и просил. И потом, вырастая, мы строим отношения по этой же схеме, выбираем таких, которые отбрасывают».
Потом был опрос. Я прошу людей поднять руку, если услышанное будет про них.
«Поднимите руку те, кого били в детстве» – половина зала.
«Поднимите руку те, в кого не верили родители» – треть зала.
«Кого унижали?» – треть зала.
«У кого детство было абсолютно благополучным?» – тоже примерно треть.
«Кем в детстве манипулировали?» – руки поднимает большинство.
В аэропорту всегда можно узнать очередь на свой рейс. Только в русской очереди на детей орут и бьют их. Я не удивляюсь. Это мир, в котором я живу с детства. И у нас почему-то нет тонких настроек, определяющих насилие в семье. Потому что семья, где детьми манипулируют и в которой они все время чувствуют себя ничтожеством, семья, от которой одна сбегает в наркотики, а другой становится преступником, кажется нам обычной, в ней «как умеют, так и любят».
Если нет синяков, то уничтожение личности для нас мелочи.
Елена Погребижская
режиссер
отсюда